— Прости, повелитель! Только потрясение увиденным заставило меня быть не столь понятливым. Ликвидатор Дадаева не покончил с собой, как велит инструкция. Он восстал против своего господина, и тот умер…
— От страха! — закончил за Шукюрова Гейдаров.
Чудовище Франкенштейна сожрало своего создателя. Ты уверен, что Ликвидатор успел побывать у Дадаева перед его смертью?
— Застигнуть врасплох охрану Дадаева мог только Ликвидатор… — начал Шукюров.
Гейдаров его перебил:
— Сколько человек было в охране?
— Пять! Все найдены с пулей в голове, — стал перечислять Шукюров. — Есть свидетель, видевший, как Джафаров шел из кабинета Дадаева.
— Кто? — удивился Гейдаров.
— Арнани из уголовного розыска!
— И он жив? — не поверил Гейдаров. — Ликвидатор никогда не оставлял свидетелей…
— Арнани его друг! Друзей, наверное, трудно убивать? — спросил Шукюров Гейдарова, очень надеясь, что тот считает его не только верным и преданным до гроба слугой, а и своим другом.
— Не знаю! — искренне ответил Гейдаров, который никогда и ни к кому не испытывал дружеских чувств. — Я убиваю только предателей!
Шукюров с отчаянием подумал, что под это определение можно подогнать кого угодно, было бы желание.
— Джафаров — предатель? — спросил он, чтобы услышать приговор Ликвидатору.
Гейдаров даже удивился такому вопросу.
— Разумеется! Он предал своего господина, своего создателя. Ему было приказано умереть, а он что сделал?
— Негодяй! — немедленно откликнулся Шукюров, всем видом выражая готовность тут же умереть по приказу своего господина.
Такая готовность к самопожертвованию понравилась Гейдарову, и он милостиво сказал:
— Если будешь долго стоять на коленях, протрешь брюки!
Шукюров одним рывком поднялся с колен и рассмеялся шутке шефа.
— Считайте, что Джафаров мертв!
Он попятился до двери и, уже открыв ее, услышал вдогонку:
— Ликвидатора убить не так просто! Учти!
— Ваш совет мне дороже жизни! — согнулся в поклоне Шукюров и тихо выскользнул из кабинета.
Со смертью Дадаева все его приказы автоматически теряли силу, поэтому Шукюрову было нужно подтверждение Гейдарова.
Теперь, по разумению Шукюрова, Джафаров был обречен.
Первым делом Шукюров дал команду бригаде на вокзалах и в аэропорту в случае появления Джафарова в поле их зрения сразу вести огонь на поражение.
Затем Шукюров затребовал папку с делом Джафарова и долго изучал его связи. Особенно его заинтересовал материал, связанный с агентурой Джафарова в Москве.
«Где легче всего скрыться? — рассуждал он. — Конечно, в многомиллионном городе, где много конспиративных квартир, где пасутся разведки всех стран мира, где даже соседи ничего не знают друг о друге».
Закрыв папку, он позвонил по внутреннему телефону в свой личный застенок, где палач в двадцатом поколении, ас своего дела, Нариман-бей, допрашивал в присутствии Арнани не угодившего Шукюрову человека.
— Как там больной? — спросил он со смешком, от которого у очень многих стыла в жилах кровь. — Согласен на операцию? Даже на любую? Видишь! Говорил я ему: береги здоровье… Как зритель реагировал? Мужественно? Давай его ко мне!
Пока к Шукюрову вели Арнани, он мысленно продумывал варианты операции по уничтожению опасного свидетеля, когда-то имевшего код Ликвидатора, а теперь именовавшегося просто Джафаровым.
Когда Арнани ввели в кабинет Шукюрова, он был потрясен. Нелегко смотреть, как при тебе страшно пытают безвольного человека, а он кричит так, что того и гляди лопнут барабанные перепонки. Пытают просто так, для демонстрации.
Шукюров понял, что творилось в душе Арнани.
— Мышь проглотил? — пошутил он. — Не тебя же пытали! Другого!
— Зачем? — спросил Арнани. — Он же был на все согласен!
Шукюров довольно захохотал.
— Хочешь, расскажу одну шутку?
И, не дожидаясь согласия Арнани, стал рассказывать:
— Одна красивая женщина на встрече Нового года согласилась незаметно улизнуть из компании с одним очень красивым мужчиной и покататься на его машине. Красавец увез ее далеко за город и стал приставать. Та надавала ему пощечин. Красавец обиделся и выбросил ее из машины в том платье, в котором она была на празднике. А сам уехал.
Красавица стала замерзать. Видит, едет машина. Она голосует. Водитель останавливается и требует такую сумму, которой у нее никогда не было. Красавица возмущается, а водитель уезжает. Едет другая машина. Красавица решает обмануть водителя и предлагает ему громадную сумму, чтобы тот довез ее домой. А водитель ей: «Дашь — повезу!» Она, естественно, возмутилась, и водитель уехал.
А теплее, между прочим, не становится. Едет еще одна машина. Красавица уже так замерзла, что решает отдаться, чтобы спасти свою жизнь. А водитель попался извращенец. Ему просто так не надо. Он ей такое предложил, что она снова на дыбы. И водитель уехал.
Красавица уже совсем замерзла. И когда остановилась последняя машина, она предложила и дать, и не только дать, а всеми извращенными способами. А водитель был старый. Он ей сказал: «Шлюх не возим!» Закрыл дверь и уехал.
Шукюров так смеялся, что у него на глазах выступили слезы.
— Хорошо, да? — с трудом проговорил он. — «Шлюх не возим!»
И опять гомерически захохотал и так смеялся еще минут пять.
Затем сразу прекратил и спокойно, с издевкой, спросил Арнани:
— Надеюсь, понял?
— Понял! — согласился Арнани. — «Если насилие неизбежно, постарайтесь расслабиться и получить максимум удовольствия», — процитировал ой французскую поговорку, которую вычитал в каком-то журнале.
— Умница! — одобрил Шукюров. — А тот — дурак! Потому и здоровье потерял.
Арнани молчал. Его положение было безвыходным. Невиновность не имела абсолютно никакого значения, особенно в таком деле, как смерть важного государственного чиновника. И вопрос: соглашаться или не соглашаться — для него не стоял.
Шукюров был доволен. Он любил понятливых людей.
— Как я понимаю, — начал осторожно Арнани, — мне будет сделано предложение, от которого нельзя отказаться, не так ли?
— Правильно понимаешь! — одобрил Шукюров. — Люблю понятливых людей.
— И какое? — полюбопытничал Арнани.
— Узнаешь! — не торопился Шукюров. — Сначала поговорим. Устраивает?
— Поговорим!
Шукюров встал из-за стола и закружил по кабинету в таком темпе, что у Арнани закружилась голова.
Внезапно остановившись возле Арнани, Шукюров тихо и вкрадчиво спросил, будто боялся, что его подслушивают.
— Ты вместе с Джафаровым расследовал три убийства?
— Вы имеете в виду убийства руководителей страны?
— Да! — поморщился Шукюров, как от зубной боли. — Кого же еще? Неужели ты думаешь, что для меня имеет значение смерть их случайных попутчиков? Правда, их там было десятка два. Но все это мелочь. Кого это может заинтересовать? Может, только уголовный розыск! Даже убийство сына Дадаева ерунда!
— Сына Дадаева? — поразился Арнани. — Какого сына?
— Не важно! — отмахнулся Шукюров. — Отвечай!
— Вам лучше, чем мне, известны все подробности этих дел! — осторожно начал Арнани. — И не мне вам рассказывать…
— Тебе! — перебил его Шукюров. — На мой взгляд, единственным недостатком Востока является употребление многих слов, когда достаточно сказать: «Да!»
— Да! — сразу сдался Арнани. — Вместе с Джафаровым!
— Ты не заметил в его поведении ничего странного? — спросил Шукюров.
— Что вы имеете в виду? — осторожно уточнил Арнани, пытаясь ничем не повредить Джафарову.
— Что он говорил тебе?
— По работе? — успешно разыгрывал непонимание Арнани.
— Вне работы, — допытывался Шукюров.
Арнани задумался. В первую минуту он хотел сказать, что ничего особенного тот не говорил. Потом вспомнил о наружной слежке за кадровым работником контрразведки, о прослушивании, о наличии спец-средств, и решил не рисковать: уличенный во лжи, он будет немедленно уничтожен. А что умеет делать палач в спецподвале, Арнани видел лично. Ему не надо было рассказывать об этом.
— Пожалуй, меня поразила одна его фраза, — вспомнил он, — тогда Джафаров сказал, что политические убийства не раскрываются.
— Вот видишь! — удовлетворенно произнес Шукюров. — Сам делаешь, сам раскрываешь? Такого не бывает!
Арнани поразился этому открытию.
— У вас есть факты участия Джафарова в убийствах? — с трудом произнес он.
— Нет, ни одного! — откровенничал Шукюров. — Но я знаю: все три смерти были выгодны только одному человеку. Ты знаешь, о ком я говорю.
— Дадаеву? — наивно спросил Арнани.
— Я сказал: «Ты знаешь!» Не всегда надо говорить то, что думаешь. И выдавать все, что знаешь!